Маг Земноморья - Страница 6

— А как можно использовать это, Учитель?

— Никто не знает.

Джед подержал на ладони семена никому не известной травки, а потом развеял их по ветру.

— Когда ты узнаешь четырёхлистник от корня до последнего ростка на стебле, когда проследишь, как растёт эта травка в течение всего года, только тогда она откроет тебе своё истинное имя, и ты познаешь саму сущность её, что, бесспорно, намного важнее, чем простое знание, как можно использовать стебелёк или корень. Что толку в пользе? К примеру, ты полезен или нет? На что ты годен? Или на что годен я сам? Или зачем, в конце концов, эта Великая Гора Гонт или Открытое Море? — Странный монолог этот столь же неожиданно прервался, как и начался.

Молча они прошли ещё полмили, пока учитель не промолвил:

— Хочешь слышать — познай тишину.

Мальчишка даже фыркнул от неожиданности, ему не очень-то нравилось, когда его ставили в дурацкое положение. Но он всё-таки сумел скрыть своё недовольство и решил быть послушным, дабы заслужить доверие Огиона. Джеда буквально снедала жажда познания. Однако, чем дальше они шли, тем яснее становилось, что он мог бы узнать намного больше от простого собирателя трав или деревенского колдуна, и по мере того, как они огибали Гору, Джед всё чаще и чаще задавался вопросом, в чём же всё-таки состоит Великая Магия этого одного из самых Великих Магов Гонта. Например, когда шёл обычный дождь, Огион даже не мог сказать самого простого заклятия, чтобы избавиться от непогоды, а ведь заклятие это знал почти любой предсказатель в округе... В таком месте, как Гонт, где каждый третий либо колдун, либо предсказатель, отогнать грозовое облако ни для кого не составляло особого труда, и часто можно было видеть, как, одинокое, оно так и дрейфует с места на места, пока, наконец, не прольёт свою влагу где-нибудь над бескрайними просторами моря. Но Огион был не таким — он давал пролиться дождю там, где это предопределено было природой. Во время же дождя он устраивался под раскидистой пихтой и ждал. А Джед, скорчившись где-нибудь под кустом, мрачно слушал, как дождь барабанит по листьям, и думал о том, что обладать властью и быть настолько мудрым, чтобы полностью отказаться от могущества — это хуже, чем быть самым заурядным предсказателем — в этом случае, по крайней мере, можно было всегда рассчитывать на сухую постель. Но какие бы мысли не посещали его, вслух Джед не произносил ни слова. Учитель же улыбался чему-то и мирно отходил ко сну.

Когда первый снежный покров лёг на вершины Гонта, они, наконец, достигли Ре Альбы, дома Огиона. Это был город у самого края Ущелья, и означал он Гнездо Сокола. Отсюда, далеко внизу, можно было разглядеть бухту и могучие башни Порта: корабли бесшумно входили и выходили из Гавани, скользя по глади вод, как по зеркалу, а далеко на Западе, в открытом море, в голубой дымке выступали неясные контуры острова Оранга, последней земной тверди в этих бескрайних морских просторах.

Хотя дом мага и был просторным, добротным, из хорошей древесины, но по своему внутреннему убранству он ничем не отличался от обычного жилища родных для Джеда Ольховников. Правда, здесь было какое-то подобие алькова, где Джед и нашёл себе пристанище, но окна в доме почти всегда были наглухо закрыты из-за сильных ветров, дующих попеременно то с Запада, то с Севера. В этой душной и тёмной избе Джед провёл всю зиму. Он слышал, как за окнами дождь и ветер, не переставая, стучат в закрытые ставни, слышал, как начинал падать снег, и убаюкивающая тишина воцарялась над миром, но ничто не отвлекало его внимание, ибо учился он читать и писать Шестьсот Рун Хардига. И труд этот доставлял ему истинную радость, поскольку, только зная язык Власти, можно приобщиться к ней, а в противном случае ты обречён быть простым любителем, хуже того — шарлатаном. Язык Хардиг, Язык Архипелага, хотя сам по себе и не имел никакой магической силы — и в этом смысле он ничем не отличался от любого другого языка людей, — в нём, в языке в этом, были корни, взятые из Древней Речи, а именно словами Древней Речи нарекают птиц, людей и животных. А понять древний смысл слов можно только через чтение Рун, ибо возникли они в тот момент, когда горы Гонта, да и другие острова Архипелага не поднялись ещё со дна Океана.

По-прежнему, никаких заклятий и колдовства. Только тяжёлые страницы Книги Рун да изнурительный труд — и так всю зиму, пока за окном бушевали ветер с дождём или стлался мягкий снежок; да ещё Огион иногда нарушал покой, когда входил неожиданно в дом, принося с собой холод заснеженного леса, где он искал свою пропавшую козочку, и устраивался после долгого дня поближе к огню, дабы обогреться и обсушиться, наконец. Это долгое выжидающее молчание мага наполняло комнату, вторгалось в душу, и казалось в такие минуты, что бедный неофит забыл даже, как звучат человеческие слова, но Огион нарушал, наконец, тишину: звук слетал с его уст, и казалось тогда, что это было самое первое из всех слов, произнесённых в мире. Но что же это были за слова? А были они просты и понятны: хлеб, вода, сон, ветер, снег.

Наступила весна, дружелюбная и счастливая, и Огион отпускал теперь Джеда в луга за травами, предоставлял ему полную свободу блуждать и бродить без дела сколько ему захочется, наслаждаясь видом лесов, покрытых молодой мокрой листвой, сияющей на ослепительно ярком весеннем солнце. С радостью Джед отправлялся из дома каждое утро и возвращался только поздно ночью, но в этих беспорядочных блужданиях не забывал он и о травах. Он думал о них, чем бы ни занимался в этот момент: карабкался ли на скалу, переходил ли вброд горный ручей или брёл по долине, и всегда Джед приносил что-нибудь с собой. Как-то раз он заметил прекрасные белые цветы и решил вернуться сюда на следующее утро, чтобы разглядеть их получше. Назавтра он без труда нашёл нужное место, но помимо цветов невесть откуда появилась здесь и девушка, дочка старика лорда Ре Альбы. Он никогда бы не осмелился заговорить с ней, но она сама приблизилась к Джеду и вежливо приветствовала его: